Главное меню:
АБАШЕВСКАЯ ИГРУШКА
Мы - игрушки из Абашево,
Лепят нас из глины.
Краской яркою раскрашены
Наши шеи длинные!
Любим громко посвистеть,
Мы ребята бравые,
Очень нравится иметь
Чёлочки кудрявые.
Наши ножки коротки,
Зато шеи длинные
Производят звук богаче
Трелей соловьиных.
Мы приметные, цветные,
Гладкие, блестящие,
Мы - свистульки из Абашево,
Настоящие.
Блинов Г.М.
С чьей-то легкой руки знаменитая абашевская игрушка - предмет восхищения знатоков и вожделения коллекционеров - всеми относилась к Куйбышевской области. Так значится, например, в подписи к открытке с изображением великолепных глиняных «дудок» (абашевское наименование свистулек) 1. Куйбышевской игрушкой названа мелкая пластика из села Абашево на спичечной этикетке. 2. Старые абашевские игрушки, хранящиеся в запаснике Государственного Исторического музея, до сих пор числятся как самарские.
Может быть, ошибка связана с тем, что в Куйбышевской области тоже есть село Абашево. Однако в том селе гончарством как будто никогда не занимались. А возможно, причина путаницы в том, что село Абашево, которое близ Беднодемьяновска, числилось в разное время то в Пензенской губернии, то в Мордовии, то в Средневолжском крае (центр - город Самара), то в Тамбовской, то снова в Пензенской области. Уездными и районными центрами, к которым приписывали Абашево, были Спасск (ныне Беднодемьяновск), Торбеево, Нижний Ломов, Наровчат...
Во всяком случае, до 1969 года, когда мы впервые приехали в Абашево, промысел местной глиняной игрушки специалисты относили к Куйбышевской области и считали давно умершим.
Первым описал абашевскую свистульку страстный поклонник народного творчества и его собиратель Н. М. Церетели. В его книге «Русская крестьянская игрушка» абашевским мастерам посвящено несколько страниц. Особенно восхищался Церетели изделиями некоего Лариона Зоткина.
«Несколько лет назад я предпринял поездку в с. Абашево Наровчатского района Средне- волжского края. Приехал я туда, чтобы поискать у тамошних гончаров глиняных игрушек. Я обошел всех мастеров, купил ряд игрушек, но все меня посылали к Лариону Зоткину, с некоторой гордостью отзываясь о его работе (...) У Лариона Зоткина я приобрел несколько свистулек и «барынь». Зоткин оказался занятным человеком, искренне любящим свои игрушки. Он был очень доволен, что встретил во мне человека, заинтересовавшегося его работами, пригласил приходить еще, обещал приготовить игрушек специально для меня.
Ларион Зоткин был большой художник, работы которого можно поставить рядом с вещами богородских резчиков и работами вятской игрушечницы Мезриной - в первые ряды русской игрушки. С его смертью село Абашево лишилось крупного мастера-игрушечника».
Именно книга Н. М. Церетели, ставшая библиографической редкостью, заставила меня задуматься над тем, где же все-таки находится промысел абашевской игрушки и нет ли на этом промысле мастеров, работающих и в наши дни. В конце зимы 1969 года я решил написать пионерам абашевской школы, веря твердо, что пионеры - народ всезнающий и самый отзывчивый. Пользуясь книгой Н. М. Церетели, я составил такой адрес: «Куйбышевская область, Наровчатский район, село Абашево, школа, пионерская организация». В письме я спрашивал, нет ли в селе гончаров и мастеров-игрушечников.
Благодаря нашим почтальонам и абашевским пионерам был заново открыт один из самых значительных промыслов русской народной игрушки. Летом того же года, едва дождавшись отпуска, мы направились в Пензу. Зашли в областной дом народного творчества узнать имена и фамилии мастеров. Нам сказали, что известен абашевский хор, а об игрушечниках никаких сведений нет. Посоветовали возвращаться в Москву не через Пензу, а через станцию Зубова Поляна. Так намного быстрее.
В Беднодемьяновске мы, как говорится, попали «с корабля на бал». Оказалось, что наш приезд сюда, по счастливой случайности (случай всегда приходит на помощь, если к чему-то страстно стремишься!), совпал с открытием ярмарки. И как только мы пришли на ярмарку - увидели абашев- ских горшечников возле возов с посудой, игрушечников из Абашева с ведрами, полными глиняных расписных свистулек. Тут мы и познакомились со всеми мастерами.
Первое знакомство - со старейшим «дудошником», как здесь говорят, Акинфием Фроловичем Зоткиным (1883-1972). Мастер давно уже переехал в Беднодемьяновск, но по-прежнему продолжал лепить свистульки. Выяснилось, что Акинфий Фролович - младший брат того самого Лариона Зоткина, о котором писал Церетели,- Иллариона Фроловича Зоткина. Он был на четыре года старше Акинфия, но умер рано, в самом начале тридцатых годов.
В «дудках», которые показал нам Акинфий Фролович, мы сразу узнали знакомые по московским и ленинградским коллекциям старых абашевских игрушек мотивы. Конь и всадник на коне - самые распространенные в русском народном искусстве сюжеты, самые устойчивые и в то же время самые разнообразные в пластическом решении и в декоре, если сопоставлять промыслы разных регионов России. Барыни - глиняные фигурки со штампованными кукольными личиками, в ярких праздничных нарядах, с курочкой или утушкой под мышкой. Самые разные звери, домашние животные.
Не только сюжеты, но и характер их пластического воплощения, а также роспись в нынешней игрушке настолько верны традиции, что фотографии современных абашевских «дудок» могли бы послужить иллюстративным материалом к книге Н. М. Церетели, увидевшей свет более пятидесяти лет назад.
Мы увидели и описанную в его книге собаку со щенком, и козла, напомнившего Н. М. Церетели сельского попа, и оленя с «тиарой» - рогами. И все эти игрушки выполнены сегодняшними мастерами, в 1969-1983 годах, продолжателями старинной традиции. Они чрезвычайно близки старым образцам конца XIX - начала XX века, хранящимся в музеях Ленинграда, Москвы, Загорска.
В пластическом и цветовом решении абашевские игрушки крайне условны, как, впрочем, пластический фольклор любого региона. У глиняных животных ноги чрезвычайно укорочены или же их почти вовсе нет, они представлены в виде небольших бугорков. Шея же, напротив, удлинена, хотя и в меньшей степени, чем у филимоновских глиняных зверят и птиц. Козлик, корова, олень, лев отличаются друг от друга порой лишь моделировкой; голова, шея, туловище, ноги у всех одинаковые. Однако при всей условности и обобщенности образ получается убедительным, вполне «узнаваемым» детьми, эстетически достоверным.
На шее многих животных и птиц можно увидеть налепы, подчас распространяющиеся и на все туловище и напоминающие внешне покрытие «лемехом». Для барынь характерны налепы- фестончики, пуговицы крупных размеров, гравировка. Встречаются такие же пуговицы на шее и на груди животных. Расписана абашевская скульптура без орнаментировки. Вся игрушка покрывается однотонной эмалевой краской. В разные цвета могут быть раскрашены элементы костюма барынь, мундира солдат. Хранящиеся в Государственном Русском музее абашевские игрушки, датируемые началом нашего века, покрыты зеленоватой (это характерно для обжига на сосновых дровах) свинцовой глазурью. Н. М. Церетели считает, что роспись эмалевыми красками возникла в годы первой мировой войны, как суррогат дорогостоящего свинца. В наше время, в работах Тимофея Никитича Зоткина, мы все чаще встречаемся с возвратом к глазури. Вместе с тем роспись эмалевыми красками все больше уступает росписи гончарным пигментом на лаке, а также масляными красками. Впрочем, не так уж это и существенно, ибо абашевская игрушка «работает» прежде всего на лепке, в отличие, скажем, от дымковской скульптуры, в которой пластика и роспись уравновешенны по значимости.
Именно в глазурованных однотонных игрушках, поверхность и рисунок контура которых не дробятся и не разрываются росписью, с особой отчетливостью выступают пластические достоинства абашевской игрушки, лаконичной, компактной, монолитной. С введением техники многоцветной росписи мастера стали практиковать и отделку алюминиевым «серебром» и бронзовым «золотом». Золотятся или же серебрятся рога, уши, мордочки четвероногих, хохолки и гребешки у птиц, нехитрые налепы на груди, а также шляпы и некоторые элементы костюма барынь, генералов, солдат. Это сообщает поздним абашевским игрушкам оттенок мишурности, но не раздражает и в конце концов вполне принимается зрителем.
После первого знакомства с современными абашевскими мастерами на ярмарке мы отправились в Абашево. Это крупное село, количество дворов в котором доходило временами до полутысячи. Местные жители разделяют свое село на несколько «концов». Игрушечники Зоткины, Краюшкины, Еськины селились главным образом в Песках, левом конце села, если подходить к нему от Беднодемьяновска. В Хохловке жили гончары Зузенковы, Нагаевы, Блиновы, изготовлявшие «белую» глиняную посуду с поливой. В Новиках работали гончары, специализировавшиеся на «синей» чернолощеной хозяйственной посуде. В Кочетовке и Шебаловке обитали хлебопашцы, не работавшие с глиной. С годами, вследствие миграции внутри села и сокращения гончарно- игрушечного промысла, эта дифференциация населения Абашева стерлась. Гончары Зузенковы, Нагаевы, Блиновы нередко совмещали производство хозяйственной посуды с изготовлением игрушек. А игрушечники часто садились за гончарный круг. С глиной работали преимущественно мужчины. Только в трудную годину войн этим занимались и женщины; некоторые из них, как например, мать Тимофея Никитича Зоткина, лепи-ли и игрушки. Примечательно, что примерно треть населения Абашева составляли староверы. При этом изготовление глиняной посуды и игрушек было характерно именно для староверческих семей. Это еще раз подтверждают наблюдения В. Г. Дружинина об особой роли старообрядцев в развитии промыслов и ремесла в России.
Глину добывали за околицей. Приходилось рыть довольно большие и глубокие ямы - качественная глина здесь лежит глубоко. Ее поднимали наверх в берестяных кузовах. Наполненный кузов извлекали на веревке с помощью «барана» - вращающегося вала (как у колодцев в некоторых областях России). При рытье «печек» - боковых ходов - земля порой обваливалась и погребала добытчика глины заживо. Абашевцы рассказывали нам о том, как однажды пришел один гончар домой в слезах. Лошадь провалилась вместе с телегой в глубокую яму и погибла. А потеря лошади в те далекие времена была для крестьянина равноценна потере члена семьи.
Заготовленную глину месили ногами, пока она не приобретала рабочую консистенцию, добавляя воду. Пол при этом посыпали золой. Игрушки и горшки делали преимущественно в межсезонье, когда заканчивались полевые работы. Игрушечники лепили в основном мелкие свистульки. Такая фигурка, обычно без задних ног, может уместиться в спичечной коробке. Мелкие свистульки «большими тысячами» продавали оптом шаболятникам (в других регионах - тряпичники, шумовники, лахонщики, товарники, махрятники). Те разносили свистульки по разным деревням и селам, выменивая на них шабол (тряпье), утильную кость-цевку, продукты крестьянского труда. Крупные игрушки к ярмаркам делали далеко не все мастера, а лишь особо искусные.
Процесс работы с глиной был нелегким, а плата за изнурительный труд выражалась в-мизерной сумме - семь рублей за сотню горшков (это кеча пуд ржи стоил пятьдесят копеек!).
Те, кто имел свою лошадь, развозили горшки и игрушки по весенне-летним ярмаркам в Нижний Ломов («На Казанскую»), в Наровчат (Петров, Ильин день), Керенск (ныне Вадинск), Спасск (ныне Беднодемьяновск), Голицыне.
Естественно, что в наши дни абашевцы почти полностью отказались от гончарных работ. Сами они говорили нам: - Сейчас хорошо, слава богу, стали жить. Кому охота больно с глиной возиться? Их ведь как- никак трудно лепить - горшки да дудки! В ту пору, когда мы впервые приехали в Абашево, только некоторые мастера изредка брались за глину. Лепили игрушки Исай Федорович Краюшкин (1908-1974), Иван Илларионович Зузенков (1908 г. р.), Василий Акимович Зоткин (1928 г. р.), Тимофей Никитич Зоткин (1930 г. р.), а также его брат Николай Никитич Зоткин (1934-1980), Михаил Алексеевич Нагаев (1916 -1983).
Нам посчастливилось застать в живых мастера- виртуоза Александра Игнатьевича Еськина (1907-1971), игрушки которого отличаются абсолютным пластическим чувством, лиричны и задушевны. Еськин лепил не только традиционные дудки - мелкие и средних размеров «свистуны», но и огромные глиняные копилки - чудесных сказочных львов, кошек, собачек. Иной раз копилка представляла собой веселого паренька в форменной одежде, то ли солдата, то ли гимназиста. На левом кармане куртки этого молодца сделана прорезь для просовывания монет. Глуповато улыбающееся лицо оттиснуто штампом - глиняной маской, видимо, снятой с фабричной куклы. В прошлом лепил Александр Игнатьевич и орлов на печные трубы, которые и крышу украшали и своими распростертыми крыльями не пропускали галок, любительниц селиться в теплых уютных дымоходах.
В лепке каждого мастера чувствуется «след руки», собственная манера, хотя все они работают в духе вековых канонов, передававшихся от поколения к поколению. Вариативность как следствие импровизации порождает на свет зоткинского, краюшкинского, зузенковского оленей, в чем-то не похожих и в то же время решенных в едином стилистическом приеме. По-разному решаются такие мотивы, как собачка, белка, птичка. Но всадник на коне и барыня, выполненные разными мастерами, различаются с немалым трудом лишь самими мастерами и знатоками игрушки. Балакари (кринки), кашники, кувшины, горшки абашевских гончаров довольно выразительны по форме и представляют бесспорный интерес для музеев и коллекционеров - любителей народной керамики. Местные хозяйки вполне удовлетворены нынешним весьма скромным объемом производства кухонной глиняной посуды. И для широкого производства эта посуда вряд ли представляет интерес. Возрождать и расширять этот промысел, видимо, нет смысла. Совсем иначе обстоит дело с абашевской игрушкой. Предельно выразительная, четкая в лепке, она единственная может стать подлинным местным сувениром. Ведь такой игрушки нет нигде в мире, кроме Пензенской области.
Абашевская игрушка не может не восхищать, не радовать. Она способна внести светлую звонкую нотку в интерьер современного жилья.
К абашевской игрушке в 1960-х годах проявил живой интерес трагически погибший начальник керамического цеха в Беднодемьяновске Е. И. Агафилушкин. По собственной инициативе он привлек к работе в керамическом цехе А. Ф. Зоткина. Правда, вылепленные престарелым мастером мелкие фигурки хаотично покрывались разноцветными пятнами, разбивающими форму. А. Ф. Зоткин работал в керамическом цехе около восьми месяцев, пока состояние здоровья не вынудило его оставить глину. За это время мастер слепил около 6 000 свистулек. Все они разошлись по художественным салонам и киоскам сувениров Ульяновской, Куйбышевской и других областей Средневолжья, были раскуплены случайными людьми и, не попав в поле зрения искусствоведов, изучающих народное творчество, канули в безвестность.
Я не думал, что мне еще и еще раз доведется побывать в Абашеве. Но вскоре после моих статей, посвященных абашевской игрушке, мне неожиданно позвонили из Пензенского обкома КПСС и пригласили в командировку в Пензу и в Абашево, чтобы обсудить вопросы, связанные с возможностью возрождения абашевской игрушки.
В Пензе я встретил неравнодушных энтузиастов, ратующих за возрождение и расширение абашевского промысла. И вот после поездки в Абашево и бесед с мастерами постепенно стала вырисовываться картина - как и что можно сделать, чтобы абашевская игрушка не умерла.
Конечно, самым правильным было бы, если бы Художественный фонд РСФСР взял абашевский промысел под свою опеку. Но тут, видимо, существуют какие-то сложности, которые не удалось преодолеть и по сей день. Между тем дело не терпело промедления. И тогда было решено возродить промысел под эгидой Управления местной промышленности. В качестве центральной фигуры был избран молодой, энергичный, активно работающий мастер Тимофей Никитич Зоткин, хорошо владеющий традиционными приемами, работы и, бесспорно, одаренный скульптор с прекрасным пластическим мышлением.
В наших беседах мы пришли к единому мнению, что необходимо навсегда оставить мысль о том, что абашевская игрушка нуждается в какой-то модернизации, в заимствовании приемов лепки и росписи у мастеров иных промыслов. Вопрос этот встал неспроста. Некоторые та принимавших участие в обсуждении как раз и высказывались за технологические новшества, за «обмен опытом» (в творческих вопросах!) с Художественными мастерскими дымковской игрушки в Кирове. Остановились на том, что модернизация не должна касаться творческих моментов и ограничится лишь облегчением труда мастеров. Было намечено строительство в Абашеве специальных мастерских, оборудованных современным горном, решен вопрос о снабжении этих мастерских красками и глазурями, а также об освобождении мастеров от необходимости самим добывать глину. В мой следующий приезд в Абашево в 1975 году я увидел на окраине села новое здание керамических мастерских. Там работал сам Тимофей Никитич Зоткин и четыре его ученика. Абашевские игрушки тем временем появились в художественных салонах Москвы, Ленинграда и других городов. Но торжествовать победу было рано.
Когда я вновь приехал в Абашево в августе 1983 года, я увидел печальную картину. Все ученики Зоткина бросили работу с глиной и разошлись кто куда. Их можно понять. Молодежь хочет работать трактористами, шоферами, комбайнерами, экскаваторщиками. Труд гончара оказался непрестижным. А хотя бы одного ученика, который «присох» бы к абашевской игрушке душой, к сожалению, не нашлось.
И вот Тимофей Никитич оказался единственным мастером в Абашевской керамической мастерской. Сам лепит, сам обжигает, сам расписывает, сам отправляет готовую продукцию торгующим организациям. Продолжателей у него сегодня нет. Работает он неистово, порой надолго засиживаясь в мастерской. Работает много. Но творчество его не лишено противоречий. Дело в том, что Тимофей Никитич не просто воспроизводит традиционные мотивы, но и стремится создавать собственные сюжеты. Иногда это чрезвычайно удачные и интересные работы - «Городовой», «Коронованный баран», «Севец» (сеятель), «Пошел петух с цыплятами в гости», «Ушла утка от мужа- пьяницы к матери». Но подчас из-под его рук появляются на свет предметы без души, «на широкий круг потребителей», как, например, огромные орлы с распростертыми крыльями, сосуд-водолей в виде ежа. Да и в традиционных барынях, всадниках, зверях и птицах стал временами проскальзывать какой-то холодок. То ли мастер спешит (понять его можно - у него семеро детей, творчество - творчеством, но и план нужно «гнать»!). Рядом, независимо от мастерских, изредка, к ярмарке в Беднодемьяновске, работают еще несколько мастеров. Но их становится все меньше и меньше. Распоясавшийся пьяный хулиган вывернул Ивану Илларионовичу Зузенкову руку... Мне трудно было судить - перелом это или застарелый вывих. Но вряд ли мастер сможет в ближайшее время лепить свистульки. Василий Акимович Зоткин страдает с детства заболеванием глаз, у него прогрессивно снижается зрение, работает он медленно, почти на ощупь. Михаил Алексеевич Нагаев скончался. Его брат, Иван Алексеевич Нагаев, категорически отказался выполнить хотя бы небольшую партию игрушек: - Налепились в свое время, наездились по ярмаркам. Ни за какие деньги больше не сяду за глину. Мне пенсии хватает... Между тем работы перечисленных мастеров чрезвычайно интересны. Мастера хоть и не создают новых сюжетов, подобно Т. Н. Зоткину, но зато уж строго придерживаются традиции. Игрушки у них не страдают гигантоманией - распространенной болезнью нынешних промыслов, стремящихся создавать «музейные образцы» покрупнее и «солидные», «внушительные» вещи для салонов. Игрушки их теплы, задушевны, выразительны.
И думается, абашевская игрушка не исчезнет. Нет, это не легкомысленное «бодрячество». Надежда основана на том, что в селе и сейчас еще жива среда, породившая стремление крестьян к творческому самовыражению. Пусть этот костер не полыхает ярким пламенем, а всего лишь тлеет россыпью ярких угольков. Все-таки эта среда есть, она реальна.
/Панорама искусств 8. Сост. Ю.Радченко. 1985 г./